Ну и пусть онъ себ стоитъ на одномъ мст — словно приросъ къ земл — и въ душ проклинаетъ Кита, называя его принцемъ мошенниковъ, великимъ Моголомъ сноббовъ и связывая этотъ возмутительный фактъ съ тмъ гнуснымъ эпизодомъ съ шиллингомъ, а мы послдуемъ за экипажемъ, будемъ сопровождать нашихъ путниковъ.

День суровый. Жестокій втеръ ржетъ имъ лицо, полируеть скованную землю, сдуваетъ иней съ деревьевъ и изгородей и, подхвативъ его, уноситъ Богъ всть куда. Но Китъ не обращаетъ вниманія на непогоду. Чувствуется какая-то свобода, свжесть въ этомъ ревущемъ втр, который вихремъ подымаетъ съ земли сухіе листья, сухія втви. Кажется, будто все въ природ сочувствуетъ ихъ стремленію, все несется вмст съ ними. И чмъ сильне порывъ втра, тмъ быстре они подвигаются впередъ. Хорошо бороться съ этими порывами втра, побждать ихъ на каждомъ шагу. Вотъ онъ идетъ на васъ и, собравшись съ силами, готовъ разразиться надъ> вашей головой; но вы нагнулись, онъ просвистлъ мимо и исчезъ за вашей спиной. Лишь издали слышенъ его замирающій, хриплый голосъ, да видно, какъ деревья, при его приближеніи, гнутъ къ земл свои втви.

Втеръ дулъ весь день безостановочно. Ночь наступила ясная, звздная, но онъ все не унимался. Холодъ пронизывалъ до костей. Иной разъ — когда попадались особенно длинныя станціи — Китъ тоже чувствуетъ, что не мшало бы, если бы погода была помягче. Но вотъ они остановились перемнить лошадей. Китъ суетится, бгаеть взадъ и впередъ, отпускаеть прежняго ямщика, подымаетъ на ноги очередного. Лошади уже готовы. Китъ къ этому времени такъ набгался и согрлся, что кровь у него приливаетъ къ оконечностямъ и онъ думаетъ, будь погода потепле, путешествіе было бы далеко не такъ пріятно. Онъ весело вскакиваетъ на свои запятки и, затянувъ вполголоса лихую псенку, сливающуюся съ шумомъ колесъ, мчится впередъ по безотрадной дорог въ то вромя, какъ жители города, по которому они только что прохали, мирно почивая въ своихъ теплыхъ постеляхъ.

Джентльменамъ, сидвшимъ внутри экипажа, не спалось, поэтому они развлекали себя разговорами; а такъ какъ у обоихъ было одно на ум, то и бесдовали они объ одномъ и томъ же: вспоминали, какъ имъ пришло въ голову предпринять эту поздку, которая, по всмъ вроятіямъ, должна оказаться удачной; сообщали другъ другу о своихъ надеждахъ и опасеніяхъ: къ этой, внезапно возродившейся надежд примшивался какой-то неопредленный страхъ, какъ это часто бываетъ посл долгаго и тщетнаго ожиданія.

Когда уже перевалило за полночь, жилецъ Брасса, становившійся все боле и боле молчаливымъ и задумчивымъ, спросилъ своего компаньона, любить ли онъ слушатъ, когда что нибудь разсказывають.

— Люблю, отвчалъ тотъ, улыбаясь, — какъ любятъ вс люди, когда разсказъ занимателенъ; если же разсказъ не интересенъ, я все-таки стараюсь не показать вида, что онъ меня не интересуетъ. А почему вы задали мн этотъ вопросъ?

— Я хочу испытатъ ваше терпніе, разскажу вамъ одну очень коротенькую повсть, и, положивъ руку на рукавъ старика, онъ началъ такъ:

— Жили-были когда-то два брата, нжно любившіе другъ друга. Между ними было 12 лтъ разницы и, мн кажется, что именно благодаря этому неравенству лтъ они еще горяче привязались одинъ къ другому. Однако, ни то, ни другое не помшало имъ сдлаться соперниками: оба безъ ума влюбились въ одну и ту же двушку. Меньшой братъ, отличавшійся особенной чуткостью и наблюдательностью, первый замтилъ это. Нечего говорить о томъ, какъ онъ мучился, какъ онъ душевно страдалъ, каась онъ боролся съ своей страстью. Въ дтств былъ очень болзненный и слабый. Старшій братъ — онъ сильный, здоровый юноша, — всецло посвятилъ себя больному, часто отказывался отъ любимыхъ игръ, и какъ самая заботливая нянька, сидлъ около его постели, разсказывая ему разныя исторіи, пока блдное личико ребенка мало-по-малу оживлялось, разгоралось отъ удовольствія. Часто на рукахъ онъ выносилъ его въ пол, клалъ на зеленую траву, и мальчикъ любовался голубымъ небомъ, яснымъ солнечнымъ свтомъ, силой, здоровьемъ, разлитыми во всей природ, въ которыхъ, однако, ему было отказано. Словомъ, юноша все длалъ, чтобы привязатъ къ себ это слабое, несчастное существо. Ребенокъ не забылъ самоотверженіе брата. Когда онъ выросъ и настала пора испытаній, Господь подкрпилъ его силы и помогъ ему своимъ полнымъ самоотверженіемъ воздать за его заботливость и привязанность. Не обнаруживъ ни единымъ словомъ своего отчаянія, онъ ухалъ заграницу, въ надежд, что смерть скоро избавитъ его отъ мученій.

«Старшій брать женился на любимой двушк, но она вскор же умерла, оставивъ на рукахъ мужа младенца-дочку.

„Если вамъ случалось осматривать портретную галерею какой нибудь стариной фамиліи, вы, вроятно, замтили, что одно и то же лицо, иногда самое прекрасное и нжное изъ всей коллекціи, — повторяется въ разныхъ поколніяхъ. По всей линіи портретовъ васъ преслдуетъ одинъ и тотъ же образъ красивой молодой двушки, образъ никогда не старющій, не измняющійся. Это — добрый геній всего рода, не покидающій его ни при какихъ невзгодахъ, искупающій его грхи.

„Умершая мать продолжала жить въ осиротвшей дочери. Вы можете себ представить, какъ привязался отецъ къ двочк, даже въ малйшихъ подробностяхъ напоминавшей ему жену. Она выросла, стала невстой и отдала свое сердце человку, недостойному ея любви. Отцу не нравился ея выборъ, но онъ не могъ видть ея страданій, не устоялъ противъ ея слезъ и согласился на ихъ бракъ, въ надежд, что, можетъ быть, молодой человкъ не такъ дуренъ, какъ кажется, и что во всякомъ случа онъ долженъ исправиться подъ вліяніемъ такой хорошей жены.

«Сколько бдствій обрушилось на ихъ головы вслдствіе этого несчастнаго брака! Молодой человкъ, сдлавшись мужемъ, не оправдалъ возложенныхъ на него надеждъ и нисколько не исправился. Онъ вскор же промоталъ все состояніе жены, дурно обращался съ ней, осыпалъ ее незаслуженными упреками, измнялъ ей, словомъ, изъ домашней жизни сдлалъ каторгу. Отецъ все это видлъ, зять чуть не въ конецъ разорилъ и его самого и они принуждены были жить подъ однимъ кровомъ, — онъ былъ свидтелемъ несчастія дочери, но она никогда, ни передъ кмъ, кром отца, не жаловалась на судьбу. Любящая, всепрощающая, она съ истинно ангельскимъ терпніемъ, на которое способны только женщины, несла свой крестъ до конца. Переживъ мужа всего тремя недлями, она умерла, оставивъ двухъ дтей: сына лтъ 10 или 12 и крошечную дочку — живой портретъ матери, такого же возраста, такого же сложенія, такуюже безпомощную, какой была сама она, когда осталась сиротой.

„Ддъ этихъ сироть еще не былъ старъ, но перенесенныя имъ горести наложили на него свою тяжелую руку: онъ сгорбился и посдлъ. Потерявъ, благодаря зятю, все свое состояніе, онъ занялся торговлей: сначала картинъ, а потомъ старинныхъ рдкостей, къ которымъ съ дтства чувстновалъ пристрастіе. Прежде он только доставляли ему удовольствіе, теперь должны были ему служить для добыванія средствъ къ жизни.

„Къ несчастью, внукъ его и въ физическомъ, и въ нравственномъ отношеніи пошелъ весь въ отца. Двочка же, напротивъ, была такъ похожа на мать и пролестнымъ личикомъ и чуднымъ характеромъ, что когда, бывало, ддь посадитъ ее къ себ на колни и поглядить въ ея нжные голубые глазки, ему кажется, что онъ проснулся отъ ужаснаго продолжительнаго сна и что это его малютка-дочь. Съ годами внукъ становился все своевольне и несговорчиве, завелъ дурныя знакомства и, наконецъ, ушелъ отъ дда. У старика осталась одна внучка.