— Ну, Сэмми, — проговорил сей джентльмен, — надеюсь, что ты воспрянешь духом после этого веселенького визита. Такая оживленная и поучительная беседа, не так ли, Сэмми?

— Ты нечестивец, — отрезал Сэм, — и прошу тебя не обращаться ко мне со своими неподобными замечаниями!

Вместо того чтобы извлечь поучение из этого достойного ответа, старший мистер Уэллер тут же расплылся в улыбке. Его вопиющее поведение заставило леди и мистера Стиггинса закрыть глаза и сокрушенно качать головою, что, в свою очередь, вызвало со стороны неисправимого старика ряд пантомимических действий, указывавших на его желание отколотить названного Стиггинса. При этом он едва не попался: когда принесли вино, мистер Стиггинс вскочил с места, так что его голова пришла в чувствительное соприкосновение с кулаком мистера Уэллера.

— Что ты набрасываешься на стаканы, точно дикарь? — воскликнул Сэм с большой находчивостью. — Ты не видишь, что ударил джентльмена?

— Я нечаянно, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, несколько сконфуженный этой случайностью.

— Попробуйте внутреннюю примочку, сэр, — посоветовал Сэм красноносому джентльмену, который с недовольным видом потирал голову. — Что вы скажете об этой тщете, сэр?

Мистер Стиггинс не дал словесного ответа, но его поведение было достаточно выразительно. Он попробовал на вкус содержимое стакана, который поставил перед ним Сэм, положил зонтик на пол и снова попробовал, умиротворенно поглаживая рукою живот; затем выпил все залпом и, чмокая губами, протянул стакан за новой порцией.

Миссис Уэллер тоже не замедлила отдать должное вину. Почтенная леди начала с уверений, что не берет в рот ни капли, потом проглотила каплю, потом каплю побольше, потом неисчислимое множество капель, а поскольку чувства ее были из рода тех субстанций, которые раскисают от алкоголя, она каждую каплю вина, отпитую из стакана, восполняла слезой, пока не ввергла себя в настоящую пучину скорби.

Старший мистер Уэллер наблюдал все эти признаки и симптомы с явным отвращением, а когда после второго кувшина мистер Стиггинс принялся удрученно вздыхать, он стал в раздражении бурчать себе под нос что-то нечленораздельное, явственно повторяя лишь одно слово «кривлянье».

— Я знаю, в чем тут дело, Сэмивел, мой мальчик, — наконец прошептал он на ухо Сэму. — Мне кажется, внутри у твоей мачехи что-то неладно, да и у красноносого тоже.

— А что? — полюбопытствовал Сэм.

— А то, что вот они пьют, и это не дает им никакого питания, все обращается в теплую воду и вытекает у них из глаз. Будь уверен, Сэмми, это изъян во внутренностях.

Мистер Уэллер подтвердил свое просвещенное мнение множеством подмигиваний и кивков, которые миссис Уэллер заметила. Она заключила, что в них содержатся какие-то обидные намеки, относящиеся к ней самой, или к мистеру Стиггинсу, или к ним обоим, и собралась было еще больше раскваситься, как вдруг мистер Стиггинс, хотя и не без труда, поднялся на ноги и начал произносить речь в назидание всей компании вообще и мистеру Сэмюелу в особенности, заклиная его в трогательных выражениях блюсти себя в том вертепе, в который он попал; воздерживаться от лицемерия и гордыни и во всем брать пример с оратора, в каковом случае он может рассчитывать рано или поздно прийти к утешительному заключению, что, подобно оратору, он сделался личностью безупречной и достойной всяческого уважения, тогда как все его знакомые остались отъявленными негодяями и распутниками. В этой мысли, прибавил он, Сэм найдет живейшее удовлетворение.

Во время проповеди миссис Уэллер всхлипывала после каждой фразы; Сэм же, сидя верхом на стуле, смотрел на проповедника взором, исполненным внимания и кротости, и лишь по временам перемигивался со старым джентльменом, который в начале речи был в восторге, но стал засыпать к концу ее.

— Браво! Очень хорошо! — воскликнул Сэм, когда красноносый закончил.

— Надеюсь, это окажет на вас благотворное действие, Сэмюел, — торжественно произнесла миссис Уэллер.

— Надеюсь, окажет, — ответил Сэм.

— Желала бы я, чтобы это благотворно сказалось и на вашем отце.

— Спасибо, дорогая моя, — отозвался мистер Уэллер-старший. — А ты от этого поздоровела, счастье мое?

— Зубоскал!

— Ну-с, миссис Ве, — сказал старший мистер Уэллер, — если чалый еще постоит на извозчичьем дворе, он на обратном пути ни перед чем не остановится и, чего доброго, опрокинет кресло вместе с пастырем у какого-нибудь забора.

Услышав такое предостережение, преподобный мистер Стиггинс в явном испуге подобрал свою шляпу и зонтик и предложил немедленно отправиться в обратный путь, на что миссис Уэллер дала свое согласие. Сэм проводил их до внутренних ворот и почтительно попрощался.

— Сэмми, — прошептал мистер Уэллер, осторожно озираясь, — передай мое почтение своему патрону и скажи ему, что если он чего надумает, пусть даст мне знать. Мы с одним столяром придумали план, как его вызволить. Фортепьяна, Сэмми, фортепьяна! — выдохнул мистер Уэллер, толкнув сына в грудь и отступив шага на два.

— Это как же так?

— Фортепьяна, Сэмивел, — повторил мистер Уэллер с еще более таинственным видом. — Он ее возьмет напрокат, а она не играет.

— Какой же от нее прок? — полюбопытствовал Сэм.

— Пусть пошлет за моим приятелем столяром, чтобы он забрал ее назад, — ответил мистер Уэллер. — Кумекаешь теперь?

— Нет, — сказал Сэм.

— Механизма в ней нет, — шептал отец. — Он там поместится вместе со шляпой и башмаками, а дышать будет через ножки; они — выдолбленные. Надо подготовить переезд в Америку. Американское правительство не выдаст, когда увидит, что у него есть деньги, Сэмми. Пусть патрон остается там, пока не умрет миссис Бардль или пока не повесят мистера Додсона и Фогга (а это, сдается мне, случится еще раньше, Сэмми), а тогда пусть возвращается и пишет книгу об американцах. Она окупит ему все расходы с лишком, если разделает их как следует.