— Пожалуй, не надо; очень вам обязан, сэр, — отвечал Джоб.

— Хорошо. А как насчет чего-нибудь более существенного? — осведомился Сэм.

— Благодаря вашему достойному хозяину мы получаем теперь каждый день без четверти три кусок жареной баранины с картофелем.

— Как! Он уже позаботился о вас? — спросил Сэм выразительно.

— Да, сэр, — ответил Джоб. — Больше того, мистер Уэллер, поскольку мой хозяин был очень болен, он снял для нас отдельную камеру — перед тем мы жили в конуре — и навещал нас ночью, когда его не могли видеть. Ах, мистер Уэллер, — прибавил Джоб на этот раз с искренними слезами на глазах, — я готов служить этому джентльмену до последнего вздоха.

— Позвольте, — сказал Сэм, — я должен огорчить вас, друг мой! Ничего этого не будет!

Джоб взглянул на него удивленно.

— Говорю вам, милейший, — твердо повторил Сэм, — что не бывать этому, потому что никто, кроме меня, служить ему не будет!

С этими словами Сэм положил сдачу в карман и отправился отыскивать своего хозяина.

Они нашли мистера Пиквика во дворе, где он все еще о чем-то серьезно беседовал с Джинглем.

— Хорошо, — говорил он, когда к ним подошли Джоб и Сэм, — поправляйтесь, а пока подумайте об этом. Когда вы почувствуете себя в силах, то сообщите мне, и мы побеседуем. А теперь идите в свою комнату. Вы устали и недостаточно окрепли, чтобы долго оставаться на воздухе.

Мистер Альфред Джингль, от прежней бравады которого не осталось и следа, низко поклонился и, не произнеся ни слова, медленно побрел к себе, сделав знак Джобу пока за ним не следовать.

— Зрелище любопытное, Сэм, — сказал мистер Пиквик, добродушно озираясь, — не правда ли?

— Очень любопытное, сэр, — согласился Сэм.

В той части Флита, где теперь находился мистер Пиквик, пространство, огороженное стеной, было достаточно велико, чтобы устроить там хорошую площадку для игры в мяч. Здесь постоянно толпились заключенные, томящиеся привычным бездельем. Большинство из них ожидали в тюрьме вызова в Суд по делам о несостоятельности, другие отсиживали свой срок и старались, как могли, убить время. Некоторые были оборваны, некоторые — щеголеваты, многие — грязны, очень немногие — опрятны; но все они слонялись, шатались, бродили так же вяло и бесцельно, как дикие звери в зверинце.

Из окон, выходивших во двор, высовывались люди, которые громко переговаривались со своими знакомыми внизу, или перебрасывались с ними мячами, или наблюдали за игрой. Неряшливые женщины то исчезали в дверях кухни, помещавшейся в углу двора, то выныривали обратно; в другом углу визжали, резвились и дрались дети; стук кегельных шаров и крики играющих вливались в общую какофонию. Везде царили шум и суета — везде, за исключением жалкого сарайчика в нескольких ярдах от этого места, где в ожидании пародии на коронерское дознание лежал бледный и неподвижный труп скончавшегося ночью канцлерского арестанта.

— Не хотите ли заглянуть в чирикалку, сэр? — осведомился Джоб Троттер.

— Что вы имеете в виду? — в свою очередь спросил мистер Пиквик.

— Лавочку, где чирикают, сэр, — вставил мистер Уэллер.

— Что же это такое, Сэм? Там продают птиц? — полюбопытствовал мистер Пиквик.

— Нет, бог с вами, сэр! — ответил Джоб. — В чирикалке продают спиртные напитки.

Мистер Джоб Троттер вкратце разъяснил, что доставлять спирт в долговые тюрьмы запрещено под страхом тяжкого наказания, а поскольку леди и джентльмены, заключенные в них, высоко ценят этот продукт, то некоторые предприимчивые тюремщики наживаются на том, что покрывают двух-трех арестантов, торгующих излюбленным напитком арестантов — джином.

— Заведение это очень полезное, — прибавил Сэм, — потому что тюремщики норовят прищучить всякого, кто им не платит, при одной попытке к злодеянию, а когда это попадает в газеты, их хвалят за бдительность. Так они убивают сразу двух зайцев: отпугивают других от торговли и поднимают собственную репутацию.

Пока Сэм объяснял это мистеру Пиквику, Джоб постучался в какую-то дверь, которую открыл растрепанный джентльмен. Впустив посетителей, он снова запер ее на задвижку и осклабился; Джоб осклабился в ответ, а за ним и Сэм; мистер Пиквик, полагая, что того же ожидают и от него, улыбался во все время посещения.

Растрепанный джентльмен был, по-видимому, совершенно удовлетворен этим немым объяснением, ибо достал из-под кровати плоскую глиняную флягу, содержавшую добрых две кварты джина, и наполнил из нее три рюмки, которыми Джоб Троттер и Сэм распорядились самым мастерским образом.

Мистер Пиквик заплатил, дверь была снова отперта, и они вышли; при этом косматый джентльмен дружески покивал случайно проходившему мимо мистеру Рокеру.

После этого мистер Пиквик еще несколько времени побродил по галереям, по лестницам и второй раз обошел двор. Почти все тюремное население, казалось, состояло из Майвинзов, Сменглей, священников, мясников, шулеров, которые встречались снова и снова. В каждом углу — та же грязь, та же скученность и тот же гвалт. Вся тюрьма походила на растревоженный улей. Люди теснились и метались, как тени в тревожном сне.

— Достаточно я насмотрелся, — сказал мистер Пиквик, бросаясь в одно из кресел в своей маленькой комнате. — Голова болит от этого зрелища, и сердце также. Теперь буду узником в своей собственной комнате.

И мистер Пиквик стойко держался этого решения. В течение трех месяцев он целыми днями сидел взаперти, выбираясь подышать воздухом лишь ночью, когда большинство его товарищей по заключению уже были в постели или бражничали по своим комнатам. Его здоровье очевидно начало сдавать от такого образа жизни, но ни постоянные просьбы друзей и мистера Перкера, ни еще более частые предостережения и увещевания мистера Сэмюела Уэллера не могли заставить его хотя бы на йоту отступить от его непоколебимого решения.