Второй взрыв.

— Целует другого, — задыхался восторженный агент.

Третий взрыв. Процессия тронулась в путь.

Каким образом она столкнулась и перемешалась с другой процессией и как она выпуталась из происшедшей затем сумятицы, мы не в состоянии описать, так как в самом начале столкновения шляпа мистера Пиквика древком желтого флага была надвинута ему на глаза, нос и рот. По его словам, он лишь успел заметить, что со всех сторон окружен свирепыми лицами, густым облаком пыли и тесной толпой сражающихся. Он вспоминает, что какая-то невидимая сила извлекла его из экипажа и что он лично принял участие в кулачной потасовке, но установить, с кем, как и за что, он решительно не способен. Затем он почувствовал, как напиравшая сзади толпа вознесла его по деревянным ступеням, и, когда ему удалось вернуть шляпу на место, он увидел себя посреди своих друзей на левом крыле платформы. Правая сторона была занята Желтыми, в центре находился мэр со своими чиновниками, один из которых — толстый герольд Итенсуилла — звонил в колокольчик внушительных размеров, водворяя тишину. Мистер Горацио Физкин и почтенный Сэмюел Сламки, прижимая руку к сердцу, нижайше раскланивались перед бурным морем голов, затопившим все открытое пространство перед ними.

— А вот и Уинкль, — сказал мистер Тапмен, дергая своего друга за рукав.

— Где? — спросил мистер Пиквик, надевая очки, которые, по счастью, хранились у него в кармане.

— Вон, на крыше того дома, — указал мистер Тапмен.

И действительно, на крыше дома мистер Уинкль и миссис Потт, удобно расположившись в креслах, приветственно махали платками — в ответ мистер Пиквик послал даме воздушный поцелуй.

Процедура еще не началась, а так как бездействующая толпа всегда склонна к острословию, этого невинного действия мистера Пиквика было достаточно для того, чтобы вызвать шуточки.

— Ах ты, старый плут, — ревел голос в толпе, — волочиться за девушками? А?

— Ого, достопочтенный греховодник! — вторил другой.

— Очки напялил — замужнюю женщину рассмотреть ему нужно!

— Эй, Потт, приглядывай за женой!

Так как остряки позволили себе возмутительные сравнения мистера Пиквика со старым козлом и так как их шпильки могли запятнать доброе имя ни в чем не повинной леди, возмущение сего достойного джентльмена достигло высочайшей степени... Но в этот момент члены комитета потребовали молчания.

— Тише, тише! — ревели спутники мэра.

— Уиффин, водворите тишину! — произнес мэр величественным тоном, соответствовавшим его высокому положению.

Герольд исполнил второй концерт на колокольчике, после чего в толпе раздался крик: «Пышки, пышки!», утонувший в гоготе.

— Джентльмены, — начал мэр, изо всех сил напрягая голос, — джентльмены, избиратели города Итенсуилла, сегодня мы собрались, чтобы избрать представителя на место нашего покойного...

Но здесь речь была прервана воплем из толпы:

— Да здравствует мэр и да процветает торговля!

Этот намек на профессиональное занятие оратора вызвал новую бурю восторга, которая, не без помощи председательского колокольчика, заглушила конец его речи, за исключением последней фразы, выражавшей благодарность собравшимся за терпеливое внимание, с которым оратор был выслушан от начала до конца, каковое выражение благодарности вызвало новый взрыв веселья не менее чем на четверть часа.

Засим высокий худой джентльмен в белом галстуке после настоятельных советов толпы «послать мальчика к себе домой, чтобы тот посмотрел, не забыл ли оратор свой голос у себя под подушкой», просил позволения назвать самое подходящее лицо для представительства в парламенте и объявил, что это лицо есть Горацио Физкин, эсквайр, из Физкин-Лоджа близ Итенсуилла.

В то время как друзья Горацио Физкина наливали свой восторг, выступил джентльмен, маленький, краснолицый, и с своей стороны хотел предложить другое самое подходящее лицо для представительства в парламенте от города Итенсуилла. Но поскольку его холерический темперамент скоро увлек его к обличению прерывавших его речь слушателей, то рев толпы заставил его уступить место секунданту, произнесшему получасовую речь, которой он не мог не довести до самого конца, потому что она уже была отослана в «Итенсуиллскую газету» и полностью в ней напечатана.

Затем выступил сам Горацио Физкин, эсквайр, из Физкин-Лоджа близ Итенсуилла. Но лишь только он начал свою речь к избирателям, как оркестр почтенного Сэмюела Сламки грянул туш, превзошедший по оглушительности все его утренние упражнения. Тщетно мэр старался унять вызванные этим шум и потасовку. Наконец Горацио Физкин, эсквайр, из Физкин-Лоджа, попросил своего противника, почтенного Сэмюела Сламки из Сламки-Холла, ответить, не по его ли приказанию играет оркестр, и когда почтенный Сэмюел Сламки отклонил этот вопрос, Горацио Физкин, эсквайр, из Физкин-Лоджа, показал почтенному Сэмюелу Сламки кулак; кровь почтенного Сэмюела Сламки вскипела, и он вызвал Горацио Физкина, эсквайра, на смертный бой. При этом нарушении всех известных правил и прецедентов порядка мэр приказал исполнить новую фантазию на председательском колокольчике и объявил, что он потребует от почтенного Сэмюела Сламки из Сламки-Холла и Горацио Физкина, эсквайра, из Физкин-Лоджа, клятвенного обещания соблюдать мир. Услышав это грозное предостережение, в дело вмешались сторонники обоих кандидатов, и после того как друзья двух партий проспорили в течение трех четвертей часа, Горацио Физкин, эсквайр, повернувшись к Сэмюелу Сламки, прикоснулся к шляпе; почтенный Сэмюел Сламки, взглянув на Горацио Физкина, эсквайра, тоже прикоснулся к шляпе; музыка умолкла; толпа несколько успокоилась, и Горацио Физкину было позволено продолжать свою речь.

Речи обоих кандидатов, весьма различные в других отношениях, справедливо отдавали должное заслугам и высокому достоинству итенсуиллских избирателей. Каждый из ораторов выражал убеждение, что никогда не существовало на земле людей более независимых, более просвещенных, более бескорыстных, более патриотических и более добродетельных, чем те, кто обещал подать голос за него; каждый из них намекал, что избиратели, действующие в интересах противной стороны, подвержены некоторым скотским, дурманящим рассудок слабостям, делающим их неспособными выполнять возложенные на них обязанности. Наконец Физкин выражал готовность исполнять все, что от него потребуется; Сламки — твердое намерение не делать ничего из того, о чем его будут просить.