— Если вам так уж нужно, отправляйтесь в «Сороку и Пень» и спросите мистера Лоутена.

Узнав, что упомянутая таверна находится по соседству с Клейр-маркетом и примыкает сзади к Нью-Инну, мистер Пиквик и Сэм пустились на ее поиски.

Когда мистер Пиквик вошел в убогую буфетную «Сороки и Пня», из-за перегородки появилась пожилая женщина.

— Мистер Лоутен здесь? — спросил мистер Пиквик.

— Да, сэр, здесь. Чарли, проводите джентльмена.

— Теперь туда нельзя, — сказал неуклюжий рыжий половой. — Мистер Лоутен сейчас поет комические куплеты, и джентльмен ему помешает. Он сейчас кончит, сэр.

Едва успел рыжий Чарли договорить, как звон стаканов и грохот кулаков по столу возвестили о том, что песня допета. Мистер Пиквик предложил Сэму не терять времени в буфетной даром, а сам пошел вслед за половым.

— Джентльмен желает говорить с вами, сэр.

При этих словах молодой человек с одутловатым лицом, занимавший председательское кресло в конце стола, с удивлением поднял голову.

— Прошу вас извинить меня, сэр, — сказал мистер Пиквик, — дело у меня неотложное. Если вы будете так любезны поговорить со мною пять минут, вы очень меня обяжете.

Одутловатый молодой человек встал и, отойдя вместе с мистером Пиквиком в дальний угол комнаты, внимательно выслушал рассказ о его злоключениях.

— А-а! — протянул он. — Додсон и Фогг — люди ловкие. Перкера нет в городе, и он вернется не ранее чем к концу следующей недели. Но если вы желаете поручить ему это дело, вам лучше всего оставить копию извещения мне, и я подготовлю все, что нужно.

— Вот за этим-то я сюда и пришел! — воскликнул мистер Пиквик, подавая бумагу. — Если же случится что-нибудь важное, потрудитесь написать мне в Ипсуич «до востребования».

— Очень хорошо, — сказал клерк мистера Перкера и, заметя любопытный взгляд мистера Пиквика, обращенный в сторону стола, прибавил: — Не хотите ли присоединиться к нам на полчасика? Сегодня здесь подобралась славная компания. Вы, если не ошибаюсь, только что вернулись из деревни?..

Мистер Пиквик не мог устоять перед столь соблазнительной возможностью изучения человеческой природы и устроился рядом с председателем.

— Дым вас не беспокоит, сэр? — спросил его сосед справа, джентльмен в клетчатой сорочке с мозаичными запонками, с сигарою во рту.

— Нимало, сэр, — ответил мистер Пиквик. — Я очень люблю запах сигар, хотя сам не курю.

— К сожалению, не могу сказать того же о себе, — вставил джентльмен, сидевший на противоположном конце стола, — для меня куренье — еда и питье.

«Хорошо бы оно было еще и мытьем», — подумал мистер Пиквик, оглядев курильщика.

Наступило молчание. Присутствие постороннего человека, видимо, несколько понизило настроение собеседников.

Мистер Пиквик, желая завязать разговор, который был бы интересен для собравшихся клерков, сказал:

— Сегодня я, джентльмены, посетил место, прекрасно всем вам знакомое, но мне, не заглядывавшему туда несколько лет, известное очень мало. Я имею в виду Грейз-Инн. В таком большом городе, как Лондон, любопытно видеть закоулки, подобные этим старым Иннам.

— Клянусь, — прошептал председатель мистеру Пиквику, — попали в самую точку: один из нас, по крайней мере, готов говорить об этом без умолку. Старик Джек Бембер сейчас оседлает своего конька. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил о чем-нибудь другом. Он всегда жил только Иннами и в конце концов на них помешался.

Мистер Пиквик сначала не рассмотрел человека, о котором говорил мистер Лоутен. Но когда старичок поднял свое желтое сморщенное лицо и устремил серые проницательные глаза прямо на него, мистер Пиквик сам удивился, как мог он не обратить внимания на черты столь замечательные. Губы старика застыли в мрачной усмешке, он сидел, опершись подбородком на узкую костлявую кисть с необычайно длинными ногтями, и пристально глядел из-под нависших бровей.

Вдруг он всем телом подался вперед и разразился неудержимым потоком слов.

— Так! — начал старик. — Кто говорил об Иннах?

— Я, сэр, — сказал мистер Пиквик, — я заметил, до чего своеобразны эти старинные строения.

— Вы? — презрительно произнес старик. — Что вы можете знать о тех временах, когда молодые люди запирались в этих уединенных комнатах и читали, читали, час за часом, ночь за ночью, пока их разум не изнемогал под бременем их полночных трудов; пока их духовные силы не иссякали; пока утренний свет не переставал давать им бодрость и здоровье; пока они не погибали от неестественной для юных лет одержимости сухими старинными фолиантами? А взять более позднюю эпоху! Что можете вы знать о подтачивающих как червь чахотках и уносящих в могилу нервных горячках, — этих впечатляющих результатах «наслаждения жизнью», — которым подвержены обитатели этих самых комнат? Представляете ли вы, сколько несчастных, моливших о милосердии, вышли из адвокатских контор сокрушенными и обрели успокоение в Темзе или пристанище в тюрьме? Дома эти — не обыкновенные дома. В их старых, обитых панелями стенах нет доски, которая, обладай она памятью и даром речи, не могла бы рассказать какую-нибудь полную ужасов историю — романтика жизни, сэр, романтика жизни.