– Накормим и короля, дай срок!
– сурово прошептал леопард.

– Спятил, Мерро?!
– песец втянул голову в плечи, - В Котёл захотелось?!

– В котёл?

– Потом, Рох! Пришли...

Лис подтолкнул Рохома к мощной, обитой железом двери.

– И что мне делать?

– А то ты не догадываешься!

– А кто там?

Из логова доносился не то громкий храп, не то тихий рык.

– Кто там, Хизаг?! Говори, иначе я это тебе на голову одену!

Вместо ответа лис выудил из-под салакаша длинный тонкий нож и принялся ковырять им в

щели, между дверью и дверным косяком. Очень скоро ему удалось подвести клинок ножа

под запирающую дверь стальную скобу.

Все затаили дыхание.

Тихий металлический щелчок показался всем чересчур громким, однако, на мерности и

раскатистости храпа, по ту сторону двери, он никак не сказался.

Хизаг осторожно потянул дверь на себя. Петли, видимо заранее смазанные

предусмотрительными наёмниками, не выдали их своим скрипом. Лис посторонился и

церемонно отвесил поклон, предлагая Рохому войти.

Больше всего сейчас барсу захотелось со всего размаха надеть проклятое ведро на эту

ухмыляющуюся остроносую рожу. Наградив лиса многообещающим взглядом, Рохом

переступил порог берлоги. "Оружие" грозно оттягивало ему правую руку.

Прокормить почти двухсотенную армию, более чем на две трети состоящую из хищников,

было непросто, хотя окрестности Рамира и кишели кроликами, дикими утками, глухарями да

рябчиками. Клан охотников пользовался уважением всех наёмников, и всевозможными

привилегиями, когда дело касалось службы. Однако два года назад Фархад наложил свою

пятнистую лапу и на эту вольницу.

Бурый медведь Аргал был здоров и чрезвычайно вонюч, но как ни странно последнее

качество, ни чуть не мешало ему считаться лучшим охотником и следопытом от границы

ледника до пустоши Тарна. В знании охотничьих угодий короля Мигроса ему и вправду не

было равных. Не случалось, что бы отряд Аргала вернулся без битых уток, пары-тройки

лирговых туш или рыбы. Аргал с точностью до дня определял кто, когда идёт на нерест,

становится на крыло, садится на яйца или кочует на юг. Тайными тропами выводил он

охотников то к затерянному в зарослях ольхи озеру с неподъёмными золотыми линями, да

непугаными утками, то в сырой бурелом, весь заросший опёнком, то на свежую лиргову

тропу.

Охотники Аргала ненавидели.

Мало того, что их закрытое для чужаков и неподвластное Фархаду братство вдруг обрело

командира вольного на своё усмотрение карать и миловать. Не проходило и дня, что бы кто

либо не получал от медведя затрещину или оплеуху то за промах на охоте, то за порванную

сеть, то просто за то, что подвернулся пьяному Аргалу под лапу. А уж лапа у Аргала была...

Дважды медведя собирались бить. В первый раз, в колоду пьяный Аргал не вышел из своей

берлоги, а во второй...

Во второй раз медведь играючи расшвырял восьмерых смельчаков, одного при этом убив, и

двоих покалечив.

– Я кровь с камней лизал в холмах Калеи!!!
– будучи во хмелю, орал медведь, бродя в

одиночестве по пустынным галереям Рамира. Кое-кто поговаривал, что Аргал и вправду

сражался на той войне. Медведю с той поры не перечили, тем более что лужа крови из

расколотого волчьего черепа четыре дня мозолила наёмникам глаза, пока кто-то не догадался

присыпать её песком. Ситуация изменилась год назад, с появлением в Рамире Рашми.

Удивить наёмников Мигроса очередной воительницей было не просто, но наёмники всё же

удивились, так как антилопы нильгау появлялись на севере, прямо скажем, не часто.

Высокая, ростом под потолок южной галереи Рамира, широкоплечая, невероятно спокойная,

даже немного отрешённая от сего мира Рашми, мгновенно приглянулась многим воякам.

Особенно тем, кто считали себя травоядными. Впрочем, и некоторым хищникам хотелось

приласкать её гладкую бурую шкуру.

Захотелось и Аргалу.

Неизвестно, куда смотрел бывалый охотник, видимо в кроткие чёрные глаза Рашми.

Приглядись медведь к её набитым до каменных мозолей кулакам, шраму изуродовавшему