душном полумраке она разглядела совсем новые сапоги, тонкий шерстяной плед, котелок и

сковородку. Дрожа от страха и от забытого с детства ощущения куража, Мрита увязала

котелок в узел из пледа, сунула сковороду в и без того набитый мешок и осторожно

выглянула из-за шалаша. Меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы занятый метанием секиры

рябой, вдруг вздумал бы направиться к берегу. В этом случае, ветер сразу выдал бы её.

Облизав пересохший от волнения нос, Мрита вновь убедилась, что он дует с северо-востока,

а значит по запаху обнаружить её не легко.

Ликаоны на берегу зашумели, отчего Мрита распласталась в траве. Вовремя, ибо метатель

секиры мгновенно бросился к берегу. Испугайся олениха чуть меньше, она непременно

задала бы стрекача к лесу, тем самым выдав себя. От страха у неё отнялись ноги. Осторожно

подняв голову, она с облегчением заметила, что причиной тревоги была отвязавшаяся лодка.

Пока рослый рябой орал и раздавал нерасторопным рыболовам оплеухи, олениха,

пригнувшись добежала до опушки. Бросив мешок и узел, она с интересом принялась следить

за происходящим. По её мнению оплеуху должен был сейчас получить именно старший

рябой. За оставленное оружие. Подумав, что несчастный пёс никогда в детстве не играл в

"Измену Офриса", и по странному недоразумению не знает, что оружие нельзя оставлять не

только в дереве, но даже в теле казалось бы поверженного врага, олениха решила

немедленно заняться его образованием. Прячась в разросшемся подлеске, она добралась до

сосны.

Засевшая в стволе секира была хороша. На первый взгляд, даже лучше чем у Ареса. Мрита

оглянулась на разорявшегося в полусотне шагов от неё ликаона, облизала ладони и взялась

за тёмное древко. Оружие засело в дереве на совесть, но Мрита в отличие от своих рыхлых

подруг, силой обижена не была.

Бросив последний взгляд на берег, она уже с оружием, бесшумно растворилась в подлеске.

Подобрав добычу, Мрита перебралась через овраг и сорвалась в стремительный бег.

***

Аргал заглянул к ним ближе к вечеру, когда наёмники после ужина уселись играть в

трынду. Рохому как раз выпала восьмёрка, когда дверь распахнулась и в неё протиснулась

медвежья туша. Тяжело сопя Аргал протопал к столу, швырнул на него изгаженное ведро и

задал наёмникам привычный свой вопрос:

– А?!

Олень Ругард брезгливо смахнул ведро медведю под ноги и приготовился бросать кости.

Трогать Ругарда Аргал, ясное дело, побоялся и поэтому переключился на показавшегося ему

безобидным, Хизага. Медведь сгрёб его за ворот салакаша и рывком сдёрнул лиса со скамьи.

Хизаг протестующее тявкнул и вцепился в стол. Тот опасно накренился. Удачно брошенные

оленем кости скатились на пол. Сидящие рядом с оленем леопард Мерро и кабарга Офар,

опасливо косясь на Ругарда, отодвинулись. Ругард же молча передал Рохому кружку и

медленно поднялся со скамьи. Физиономия Аргала приобрела плаксивое выражение, но лиса

он не отпустил.

– Что Аргал, опять мимо хараша?
– вдруг раздалось за спиной охотника.

Медведь выронил Хизага и обернулся. Остальные наёмники повскакали на ноги. Вскочил со

скамьи и Рохом. Офар толкнул барса в спину и прошептал:

– Децар Каррах!

В дверях стоял щуплый самец рыси. Ростом он был Аргалу чуть повыше груди, но медведь

почтительно посторонился, пропуская децара вперёд.

– Вон!
– бросил рысь не глядя на Аргала и медведь послушно исчез за дверью. Каррах

подобрал и брезгливо вышвырнул за порог принесённое им ведро, а затем прищурившись

оглядел замерший перед ним дец.

– Фархад приказал мне самому выбрать для вас наказание за оскорбление нанесённое

королевскому лесничему.

Голос Карраха был тих, но каждому отчётливо представлялось как в невзрачном теле рыси

чёрной смолой кипит злоба. Рохом с любопытством присматривался к десятнику. Судя по

отсутствующему правому уху и исполосованной шрамами голове, Каррах бывал в

неприятных переделках. Одеждой он от остальных вояк не отличался - кожаный салакаш,