Марк шел, шел и шел – как вдруг туман кончился. Повторилась картина которая случилась позавчера. Туман оборвался резко, стеной, и снова – река. За рекой туман начинался опять, так же резко как кончался по эту сторону. Наверху то же самое – белая мгла тумана, на небо ничего похожего.

Изящная арка, набранная из квадратов и прямоугольников; ажурный парапет моста. Под мостом вдоль реки – хижины-срубы. Из пробитых отверстий поднимается угольный дым и растворяется сизыми кляксами в белизне. Когда Марк, спускаясь к реке, зашуршал гравием, из хижин стали выглядывать все те же жуткие лица. Взрослые, старые, дети; мужчины и старики – заросшие чудовищными бородами; женщины и дети – закопченные до черноты. Спутанные, никогда не знавшие гребня космы; ужасные рубища.

У крайнего сруба он остановился и беспомощно замер. Долгое время ничего не происходило – люди, со всех сторон, молча смотрели. Затем из сруба вышел старик, приблизился и остановился в пяти шагах.

– Не знаю что и сказать, – Марк только развел руками.

От соседнего сруба отделился такой же грязно-косматый старик и подошел со своей стороны. Жуткие люди выходили из хижин, приближались, останавливались и глазели – взрослые, старые, дети; мужчины и старики, женщины и старухи... Образовался плотный круг; в полнейшем молчании, от которого происходящее казалось все более жутким и нереальным, люди глазели на чужака.

– Можно тут у вас переждать? – наконец выдавил Марк. – Такой адский туман... А потом Гессех меня найдет.

О том, что Гессех может быть мертв, лучше было не думать.

Эйнгхенне

Марк стоял, вцепившись в ремень сумки, и просто ждал чем все закончится. Люди смотрели, не двигались, молчали; время шло, вся сцена стала терять реальность. Он стоял, и не знал что делать.

Затем люди начали расходиться. За все время никто из этих существ не произнес ни звука. Вышли, постояли-посмотрели — молча, будто немые, – и разошлись. Может быть они правда немые? Что делать? (Что за дурак, вообще! Надо было идти обратно в тоннель и орать. Дурак! Если Гессех живой, они наверняка бы уже нашлись...)

Повинуясь внезапно окрепшей мысли, Марк повернулся и направился вверх по откосу. Через двадцать метров пришлось остановиться – за спиной послышались разноголосые крики «Ведхесс-ле!», полетели камни – точно так, как тогда в Гессеха. Один камень попал в плечо; Марк подскочил, обернулся.

– Ведхесс-ле! — громко повторяли те кто еще не разошелся по хижинам. Они стояли, вытянув руки в туман, в ту сторону где скрывался тоннель. В облике этих странных существ читалась некая даже тревога, словно они на самом деле обеспокоились за него – то ли комедия, то ли трагедия...

Он поднялся, оглянулся в туман, медленно вернулся к берегу и остановился у крайней хижины. Еще никогда в жизни он не ощущал себя настолько беспомощным – и тупым.

– И что мне делать? — спросил он у тех кто еще не ушел.

Оставшиеся, убедившись, что Марк не собирается возвращаться в туман, наконец разошлись. Он остался один — хижины, сонно-колдовская река, призрак-мост, белая мгла.

Спустя какое-то время из крайней хижины снова появился старик, на этот раз с мальчиком. Старик нес несколько поленьев, мальчик – горящую палку, – воздев факелом, веселым и очень уютным во всем антураже. Они остановились, снова в пяти шагах. Старик опустился на колени и устроил из своих поленьев аккуратную кладку; затем встал и уступил место мальчику, который поджег кладку факелом.

– Оддетт эйргеггенх-ле, – произнес старик, обведя рукой стену белой мглы.

Затем старик и мальчик, убедившись, что костер разгорелся как следует, удалились.

— Вот спасибо, — хмыкнул Марк, который на самом деле стал чувствовать, что озяб.

Он присел и протянул к огню руки. Минут через пять послышались шаги; к нему приближалась женщина, с ней девочка -- возможно, очень и миленькая, только такая грязная, что этого было почти не видно. Женщина несла нечто завернутое в большой лист, похожий на лист лопуха; девочка – какой-то вроде сосуд. Они остановились в тех же пяти шагах, наклонились и поставили принесенное на траву.

– Даасейнгет, – женщина выпрямилась и указала на сверток, – ттейхейнгет-кхаа, – она указала на сосуд, который девочка поставила рядом.

Затем развернулись, ушли и скрылись за соседней хижиной.

Марк подошел, развернул лист и обнаружил внутри несколько толстых белесых корней, мясистых и, очевидно, сочных. Они были похожи на те «эммемест», которыми угощал Гессех в тот самый первый вечер, но производили, мягко говоря, не такое дивное впечатление. Непонятный земляной запах – впрочем, совершенно естественный, и в этой своей естественности свежий и, можно сказать, аппетитный.

– Пригодится, – он снова хмыкнул, угрюмо, и спрятал сверток в сумку. – Во всяком случае, это они едят. А я тут вообще полный ноль и ничего не знаю, – он выпрямился и посмотрел в туман. – Завтра, надеюсь, он разойдется, как тот. А там будет видно. Что-нибудь.

Он взял сосуд – выдолбленный из дерева полукувшинчик-полустакан. В нем оказалась простая вода.

– Странно...

Отставив стакан, Марк поднялся и прошел к воде. Присев на корточки, он опустил ладонь в неторопливый поток, поболтал, вытащил и понюхал. Вода была ощутимо маслянистая, и у нее был какой-то странный, какой-то «медицинский» запах – холодный, терпкий, не очень приятный.