– Пусть будет, – он похлопал себя по животу. – Похоже, с питьевой водой тут проблемы.

– Айкев-энддейметтерг эттайл ттейхентде-ле, – прокричал мальчик, продолжавший внимательно наблюдать из-за хижины, и снова указал рукой на запад. – Ттейхейнгет-ле, доо!

– Это понятно! Ладно, бывай, – Марк помахал прощаясь.

– Бывай, – повторил мальчик без акцента и так же помахал в ответ. Закопченная физиономия снова блеснула белоснежной улыбкой.

Марку вдруг захотелось дать мальчишке, например, конфету, что-нибудь вкусно-сладкое, и даже стало досадно, что ничего подобного нет и взять негде. Он помахал мальчишке снова, нырнул в арку моста и зашагал по гальке на запад, наступая на тень – солнце за спиной поднималось все выше.

– Часа полтора (когда тумана не было, время ощущалось нормально) Марк шел, безмятежно наслаждаясь чудесным пейзажем, хрустальным воздухом, и ласковым солнцем. Когда солнце поднялось достаточно высоко и уже припекало, вдали по берегу запестрели знакомые крапинки. Вскоре он вышел к очередному селению – и так же, как стало понятно уже издалека, пустому.

Он прошел нагромождение срубов и двинулся дальше. (Надо было не слушаться мальчика и возвращаться, все-таки, в город – даром что через страшный тоннель. Ясно и дураку, что вернуться к этому Гиттаху было единственным логичным решением, во всей ситуации.) Он прошел еще минут двадцать, все больше уступая желанию развернуться-таки к дороге, пока не ушел совсем далеко – когда увидел вдалеке другую. Аккуратная полоска насыпи, ажурная арка моста; затем еще метров семьдесят насыпи, затем дорога скрывается в холмистой гряде.

Марк заторопился вперед. Вскоре приблизился так, что смог разглядеть на коротком участке, между мостом и холмами, вереницу крапинок-точек. Он шел, вереница продолжала вытягиваться из холмов, растягиваясь по дороге на юг. Уже хорошо различалось, что это были все те же, одетые в свои вретища, «низшие» (пока другого названия в голову не приходило). Марк взбежал на ближайший пригорок, рассчитывая разглядеть процессию с высоты.

Идущие растянулись цепью на несколько сот метров. Самое интересное, шествие было организованным – идущих сопровождали черно-серые точки всадников. Головы фигурок-всадников рассыпали в кристальном воздухе кристальные искры – как будто маленькие бриллианты играют в сиянии солнца всеми оттенками радуги. Искры буквально кололи глаз – хотя было еще неблизко. Похоже, у каждого на голове по шлему – такому же как у Гессеха.

«Низших» было около сотни; может быть, больше – искры кололи глаз и мешали смотреть.

Наконец вереница вытянулась из холмов. Цепочка идущих, заняв дорогу на сколько хватало глаз, медленно уползала на юг. Марк спустился с пригорка, вернулся к реке.

Наконец вот он – мост. Ажурный полукруг арки, набранный из квадратов – все та же характерная своим совершенством отделка; все тот же матовый перламутр полировки; все тот же узор, в полуденном свете слепящий глаза радужным переливом; все та же гармония сооружений с ландшафтом.

Марк взбежал на насыпь, ступил на дорогу, вгляделся на юг. Дорога, пронзавшая зеленую перспективу сверкающей спицей, была пуста – шедшие уже скрылись.

– В общем, с югом у них что-то не так, – Марк потер запястьем глаза, в которых от сверкания стало рябить. – Еще этот мальчишка, со своим «ведхесс-ле». Мы с Гессехом шли на север. Вот я и пойду на север, пусть по другой дороге. Все, делать больше нечего.

И он решительно зашагал на север.

Дорога рассекала холмистое плоскогорье все такой же неумолимой прямой. Полотно словно пружинило под ногами – после гальки приятно особенно. Солнце светило вовсю, заливая ландшафт мягко-горячим светом. Марк шел, шел и шел, разглядывая пейзаж – пологие склоны приплюснуто-круглых холмов, поросшие серебристо-зеленой травой и бархатно-изумрудным кустарником. Вскоре над дорогой показалось сооружение, какое венчало тот перекресток где они с Гессехом ночевали – полый параллелепипед с шаром, который висел в воздухе сам по себе.

Параллелепипед вырастал над сверкающей лентой дороги; шар-многогранник мерцал бесчисленными поверхностями все ярче. Сияние полотна, ворот и многогранного шара было, однако, таким чистым и четким, что воспринималось отчетливо и отдельно, не теряя детали и не затмевая окружающую картину.

До перекрестка осталось каких-то сто метров – и тут Марк замер как вкопанный. Слева, с востока, к перекрестку из-за холма выступила фигурка, уже весьма хорошо знакомая – черный человек с черным посохом. Колокольчика на таком расстоянии было не слышно, но видно – он сверкал яркой искрой на конце высокого стержня. И – что самое интересное – «прокаженный», подойдя к перекрестку, снял с головы свой клобук-капюшон. Саму голову на таком расстоянии разглядеть было пока невозможно.

Марк свернул вправо, взбежал на ближайший пригорок и стал внимательно вглядываться. Черный человек дошагал до перекрестка, остановился и огляделся. Позиция оказалась удачной; недалеко, видно отлично, а самого Марка, спрятавшегося здесь в траве, с перекрестка не видно. Он глазел, страстно желая чтобы человек свернул на юг и прошел, таким образом, мимо.

Черный, однако, покидать перекресток не торопился. Он долго стоял – похоже, наблюдал шар, хотя тот ничего не показывал (во всяком случае, при таком свете с такого расстояния ничего не было видно). Затем отошел и скрылся за опорой параллелепипеда. Марк спустился с пригорка и осторожно двинулся вдоль дороги, следуя подошвой холмов. Докравшись до следующего откоса, он – так чтобы от перекрестка было не видно – взобрался наверх, осторожно прополз по плоской вершине, и так же осторожно выглянул.

Черный сидел прислонившись спиной к юго-восточной опоре; посох лежал рядом в траве, слепя солнцем на колокольчике. В руках у черного была аппетитно-румяно-поджаренная лепешка, от которой он отламывал маленькие кусочки и медленно пережевывал. С этого расстояния все было как надо; только, под таким углом, не видно лица. Но все-таки видно, пусть не полностью, и... И вот тебе раз! Черный-то – девушка!

Марк, затаив дыхание, присмотрелся как мог внимательнее. Нет, как есть – девушка! И никакая не прокаженная... Вот тебе раз.