Она в растерянности огляделась, затем обернулась вперед и всмотрелась в вечереющую перспективу.

– Эйддер! – она указала посохом вдоль дороги. – Экенгдест ведхатт-ла!

Прикрыв заходящее солнце рукой, Марк разглядел, у основания отдельной горы, очерченной матово-золотым небом заката, крохотный коробок с иголочкой-башней – похоже, очередное дорожное здание. Показалось даже, что на иголочке башни сверкает бриллиантовой крапинкой далекая голограмма.

– Кажется мне, что этот психованный, – Марк обернулся назад на восток, – тут, как бы сказать, при делах.

– Декхелленг-каа ле эмментмех, – отозвалась Эйнгхенне, озабоченно и с тревогой. – Таахейнгес, – добавила грустно, надела свой дурацкий мешок и продолжила путь.

Колокольчик возобновил мелодию; прохладные звуки полились по мерцанию полотна дороги. Наконец станция впереди приблизилась. И снова – срубы у подошвы пригорка, на котором возвышалось здание; и снова – никого нет. Из головы не шли две картины, которые Марк сегодня увидел, – вереницы этих странных существ, отрешенных и безучастных – бредущих на юг. И еще одна, которую он видел вчера, – огромная яма с трупами. И тот же мальчишка утром, тоже – так напрягался, когда Марк хотел возвращаться в город, на юг. В общем, на юге что-то не так.

Когда они поднялись к арке, солнце как раз зашло – последний луч озолотил квадратно-зубчатый контур башни, и растворился в темнеющем небе. Эйнгхенне, замедлив шаг и, как видно, следуя указаниям жезла, прошла в арку, вступила во двор и остановилась.

– Марке! – серебряный в прохладном вечере голос рассыпался по квадрату двора.

– Я здесь, – догнал ее Марк.

– Эйсейммет ведхесс, – она уверенно, словно на самом деле видела сквозь мешок, указала посохом на дверь в стене, слева по ходу из арки, – в такую же дверь они заходили с Гессехом.

Планировка этого здания, очевидно, следовала шаблону; за указанной дверью наверняка располагается такой же трапезный зал. Эйнгхенне, похоже, велит ему идти в этот зал, а сама отправится в какое-то другое, свое помещение. Совершенно ясно, что черные обитали своим сообществом; во всей этой системе, совершенно ясно, существует класс явлений касающийся только их. Так же как другой класс явлений, касающийся только «низших»... Перед глазами снова возникла вереница уходящих на юг.

Марк также понял, что оставлять девушку ему не просто не хочется – этого делать просто нельзя. Ему вспомнилась фраза произнесенная Гессехом перед воротами города, под той сверкающей надписью – Лейнгергеммех, и еще слово. Может быть Марку тогда показалось, но в голосе Гессеха послышалась некая грусть – будто он сожалел, что сам не отсюда, что здесь чужой (хотя, возможно, хотел быть «своим»).

– Эйсейммет ведхесс, доо! – повторила Эйнгхенне с некоторым, как показалось, даже отчаянием.

– Оддетт стойсвейт, – рискнул сообщить Марк.

– Сеймергмест-гго, – сказала Эйнгхенне с легкой усмешкой. – Таахейнгес, – она перевела посох на дверь напротив – у дальней арки справа.

Они перешли через двор, приблизились к противоположной арке, и тут Марк разглядел под темнотой свода нечто странное. В арке находилась платформа – такая как те, что встретились на дороге пару часов назад. Квадрат стороной метра три, на нем – черный матовый короб. Эта платформа, однако, сейчас не парила над полотном кладки, а просто стояла – очевидно, готовая к передвижению, и, очевидно, ожидающая завтрашнего утра.

Одна стенка черного ящика была откинута; верхняя грань борта лежала на плитах пола. Ящик был неаккуратно завален серыми тюками. Марк всмотрелся – и остолбенел. Тюки оказались трупами «униформистов». Он подошел ближе, чтобы рассмотреть в полумраке детали. Шеи трупов были перехвачены петлями с хвостами веревок.

Безмятежную тишину вечера нарушил шелестящий треск, затем чистый металлический звон. Темнота двора озарилась; багрово-золотой огонь больно хлестнул по глазам, которые уже привыкли ко мраку. Марк зажмурился и даже закрыл их руками. Когда он снова смог что-то увидеть, то вскрикнул – Эйнгхенне лежала на плитах, оттенив черным пятном узор; посох валялся рядом.

Марк бросился к ней, наклонился.

– Тедхингет-ле! – прохладную тишину вспорол надтреснутый голос. – Ле, доо! – в голосе прозвучала паника. – Ле!

В проеме противоположной арки вспыхнул огонь. Эта вспышка была еще ярче; огонь ударил в глаза так сильно, что Марк вскрикнул. Он успел разглядеть, что под аркой стоит человек, в руках – длинный жезл, нацеленный в Марка; вроде такой же как был у того, в тот первый вечер в том первом доме. Искристая сфера разлетелась по пространству двора и растворилась в стенах. Марк стоял, закрыв рукам глаза и проклиная всю эту пиротехнику; в голове гремел колокол.

– Стадхеххе, доо! – прокричал человек из-под арки; огонь вспыхнул снова, ударив в глаза сквозь пальцы и веки.

Марк зарычал и, теряя самоконтроль, бросился к арке, намереваясь накинуться на человека с голыми кулаками. Через пару шагов, однако, остановился – сослепу можно было упасть, или врезаться в стену. Когда жгучие пятна в глазах, наконец, растворились, он обернулся назад. Эйнгхенне лежала бездвижно, черным пятном протыкая наступавшую тьму.

Три секунды Марк простоял охваченный паникой; затем рванулся к двери, на которую ему указала Эйнгхенне, и ворвался в дом. Так и есть – такой же зал с очагом в дальнем конце. Напротив этой двери – другая, выход на площадку перед главным фасадом; по сторонам очага – еще две. В зале находилось несколько «униформистов»; сидят, уткнувшись в посуду, сверкающую бликами очага. Все так же, как несколько дней назад, в той трапезной, где они с Гессехом были атакованы в первый раз.