Я почувствовал, насколько чужд мне образ мыслей и все поступки Марины, особенно если сравнивать ее со светлой Бенедеттой и даже с той же Мартой. Но одновременно ее истории манили с неудержимой силой. Я спрашивал себя, не были ли это все фантазией маленькой девочки, как и я, единственного ребенка в семье. Может, жившая долго в одиночестве, она сочиняла интересную жизнь, что-то вроде личной мыльной оперы с роковыми страстями, лишь отдаленно относящимися к настоящей трагедии – ранней потере отца.

Меня в этот вечер ждало еще несколько сюрпризов. Мы должны были отправиться ужинать к одной паре очень близких друзей Марины. Наконец-то хоть одна пара без страшного драматического прошлого, которая, к тому же, очень удачно жила в одном доме со мной. Риккардо – редкий оригинал, в компании моих друзей-журналистов мы называем его Принцем за то, что у него аристократические манеры… Казалось, жизнь с Мариной может избавить меня от скуки повседневной серости.

10

«Ну вот, живем длуг наплотив длуга и ни лазу не встлетились». А, вот он какой, князь, я бы даже сказал Пипин Короткий или Витторио Эммануэле Третий,[21] если судить по росту. Риккардо был ростом метр шестьдесят, полноватый, тридцати трех лет от роду, и у него до сих пор остались молочные зубы.

«Посмотлите только, – он показывает свой улыбающийся рот с редкими зубами и дырками, оставленными смешными выпавшими молочными зубками, – мой дедушка, котолый быв зубным влачом, хотел отвезти меня на симпозиум, потому что это понастоящему ледкий случай, но потом он сказал мне, что лучше не делать плотез и дождаться, пока зубы выпадут сами, понимаешь».

Он, Риккардо Риччи Бонвичини ди Монтетретто, был просто потрясающим. Он общался со мной, как будто мы знакомы тысячу лет, его произношение, понять которое было почти невозможно, было вызвано исключительно уникальной проблемой с зубами. Он был очень смешной. Не человек, а шут гороховый. Родом он с Сицилии, но считает своим долгом уточнить, что он учился в школе Чезаре Альфьери во Флоренции,[22] «…я хотел делать интелнациональную кальелу…». Говорил он торопливо, глотая слова, но при этом его речь была искренняя и прочувствованная. Его поведение было совершенно типичным: люди с подобным именем никогда не желают смешиваться с низкими классами. Он подчеркивает, что его родители никогда не работали, потому что у них не было в этом необходимости. Помимо всего прочего, они были единственными наследниками своих родителей и теток и собрали вместе все дедово наследство, все, что принадлежала их семье, когда о Королевстве обеих Сицилий[23] слыхом не слыхивали.

Перед тем, как отправиться к ним в гости, Марина описала его: Он настоящий уродец… но я очень его люблю… Он и Габриэлла поддерживали меня все эти долгие месяцы, пока длилась кошмарная история с Алессандро, не бросили меня одну, да и к тому же, – понижая тон, чтобы придать голосу сексуальности, – я просто не выношу одиночества. Это было как в классической мыльной опере: они так помогли мне, и-хотя-они-страшны-как-смерть, я даже за глаза говорю о них хорошо. Конечно, Марина никогда не видела дальше своего носа.

Несмотря на то, что Риккардо далеко не красавец и действительно может показаться смешным, он напрочь лишен комплексов. Про таких, как Риккардо, в Риме говорят «ну и тип!», но ему было плевать. Он говорил и говорил битых полчаса, задавал вопросы и часто сам же на них отвечал. Еще у него была своя манера поведения в споре – в этом он был настоящим профессионалом, потому что, хотя он о многом умалчивал, его рассуждения, в которых не хватало логических связок, – когда привыкнешь к его акценту и к проглоченным согласным – были выстроены идеально. Он перескакивал с литературы (он любил Селина[24] – хотя он и пострадал за историю с антисемитизмом, романистом он был просто гениальным), к истории конфликтов на Ближнем Востоке (я тли месяца жил в Иелусалиме, собилая мателиалы для диплома!), на итальянскую политику, к которой он испытывал почти плотскую страсть. О последней он знал больше, чем все остальные, потому что освещал работу парламента.

Ужин в его доме пришелся на жаркие деньки кризиса левого правительства в посткоррупционной Италии.[25] Берлускони сидел дома, Проди спокойно управлял страной, которая двигалась к введению евро. Конечно, это приведет к тому, что средний класс столкнется с большими трудностями, социальные расходы резко сократятся, а итальянцы, разбогатевшие на облигациях, с трудом ко всему этому привыкнут.

К тому же к власти рвется крупнейшая левая партия и ее глава. Это были дни нового взлета Берлускони, когда он был за левых. Это были дни, когда парламент пытался найти решение для выхода из конфликта интересов и провести реформу итальянской политической системы. Конечно же, тем вечером говорили только об этом. Габриэлла, подруга Риккардо, вела себя очень тихо, казалось, она довольствовалась ролью зрителя и не хотела участвовать в разговоре. Несмотря на профессию юриста, она была очень робкой. Ростом она была со своего друга и из-за этого ходила без каблуков. Десять лет назад она приехала из Сан-Джованни Ротондо, откуда родом падре Пио,[26] и обалдела от людей, вращавшихся вокруг Риккардо. Впрочем, она не потеряла внутреннего равновесия и желания жить одной.

Она закончила педагогическое училище и вела себя так, как будто в этом было что-то постыдное. С Риккардо она открыла для себя чтение, он гордится тем, что распахнул перед ней ворота нового и прекрасного мира литературы. Судя по тому, как он устроен, можно предположить, что все заслуги за произошедшие с Габриэллой за последние тридцать лет перемены, он приписывает себе. Казалось, что он тащит ее вперед, а она этим очень гордится, но, проведя с Риккардо полчаса, я понял, что ей пришлось выбирать между войной с ее Принцем и полным ему подчинением. Естественно, она выбрала второе.

За ужином были еще двое коллег Риккардо и Марины – Марко и Фабио, все они – бывшие студенты Школы журналистики одного частного римского университета. И теперь Марко и Фабио работали в «родственной газете». Когда они говорили об этом, в их голосе сквозило презрение: казалось, что они хотели заниматься большой журналистикой, и только из-за внешних причин (живут-то они журналистскими заработками) им приходится работать на газету, которая – как они сказали с интонацией людей-которым-гораздо-прятнее-быть-левыми-чем-правыми – «не совсем совпадает с нами во взглядах».