— А сами откуда?

— С Ростова-на-Дону.

— Красивый город.

— А то! Самый красивый. Отучусь — вернусь домой.

— Похвально… В деревне есть старое кладбище. Насколько понимаю, у него давно нет официального статуса. Хоронить — хоронят, но очень редко.

— Почему же нет? Числится как действующее, раз хоронят.

— Но кто же ведет учет?

— Ведет наша администрация, приезжают и учитывают, — подтвердил он слова старушки. — А как иначе? Есть тело — есть дело, — попытался пошутить он, не представляя, что перед ним стоит навидавшийся всякого следователь.

Эта расхожая у молодых ментов присказка раздражала Самоварову еще с начала работы в криминальном отделе.

— А я уж боялась услышать, что не ведут.

— Случаев самозахоронения единицы. Там же нет давно никаких служб, все окрестные деревеньки почти всегда везут своих покойных сюда.

— Правильно ли я понимаю — те, кто лежат на старых, записаны у вас?

У парня, как назло, зазвонил мобильный.

— Угу, — кивнул он и ответил на звонок.

Самоварова, так и не переступив порог помещения, решила, пока этот отзывчивый парень разговаривает, прогуляться в обществе Лаврентия подле здания — а то вернется сердитый коллега и погонит их из кабинета.

На ее счастье, молоденький служащий, дымя электронной «курилкой», вскоре вышел к ним сам. Секунда — и пес, рванув к нему, принялся его обнюхивать, дружелюбно виляя хвостом.

— Красавчик ты какой! А у тетки моей две овчарки.

Варвара Сергеевна ослабила поводок.

— Памятники, я так понимаю, в тех исключительных случаях, когда хоронят на старых, у вас заказывают?

— Само собой.

— Я как раз по этому поводу и приехала.

— У вас кто-то умер в Рубаново?

— Очень давно, — вздохнула Самоварова. — А совсем недавно дальняя родственница заказала у вас памятник. Было это, вероятно, в апреле, раз в мае памятник уже поставили.

— Так, — не сводя умиленного взгляда с Лаврентия, соображал парень. — И в чем проблема? Плохо установили?

— Нет-нет, к работе нет нареканий. Мне крайне необходимо узнать фамилию и имя заказчицы.

— Фамилию и имя вашей родственницы? — с вполне объяснимым удивлением вопросил он.

— Да. Мы не общались много лет, — лукавила Варвара Сергеевна, — с оставшейся частью моей первой, родительской семьи. Сейчас я хочу вернуть свою долю за памятник. Не уверена в том, кто конкретно его оплачивал, хотела бы у вас выяснить и отправить деньги по номеру телефона.

— Если у нас, а вблизи больше негде, должны были оформить заказ-наряд. Как фамилия усопшего?

— Усопших. Самоваровы.

— Фамилия интересная, — парень нахмурил лоб. — Вроде бы даже вспоминаю. Был памятник такой в нашей мастерской, но оформлял не я.

— Ваш неулыбчивый коллега?

— Не обязательно, могла другая смена.

— Но база-то у вас в компах единая?

— Конечно. Если по базе проводили, сейчас выясню.

— А по каким причинам не проводят? — с самым невинным выражением лица спросила Варвара Сергеевна.

— Когда сильно торопят, — хмыкнул простодушный парень, но тут же понял, что сболтнул лишнего. — В отчетности это все равно отражается.

«Так везде и левачат… От роддома до последнего пристанища, везде наш человек умудряется найти лазейку. Сунуть врачу, учителю, гробовщику… Что мы хотим от государства, если сами нарушаем правила дорожного движения с дежурной купюрой наготове? Если мы не в силах поменять свою ментальность?»

Кое-кто из питерских соседей «старой закваски» по сей день возмущался неудобством электронных очередей, ведь теперь, пользуясь знакомством с «марьиванной» и дежурной коробочкой конфет, очередь было не обойти. Обнадеживало только то, что хмурые и усталые «марьиванны» постепенно перерождались в улыбчивых участливых девчат, приученных корпоративными тренингами, «что клиент всегда прав».

— Погуляйте пока здесь. Пойду поищу.

Десятиминутное ожидание прошло в нетерпении. На собаку покосились двое мужчин и одна женщина, зашедших в административное здание. Все они были в траурной одежде и с тяжелыми бесцветными лицами. Варвара Сергеевна начала опасаться, что кто-то из них нажалуется, придет охранник и попросит ее выйти с собакой за территорию.

Горе по-разному действует на людей. Кого-то отчаянье от потери озлобляет до крайней степени, кому-то дает второе дыхание — чтобы учиться жить заново и замечать, что солнце по-прежнему светит всем.

Кладбища ее никогда не пугали. А теперь, когда она окончательно уверовала в высшую силу, в Бога, и находила утешение пусть и в коротеньких, но выученных наизусть молитвах, она не сомневалась, что здесь тлеет, соединяясь с землей, всего лишь материя, а души, пройдя свои «круги» на небесах, бессмертны.

Если смотреть глазами неисправимого оптимиста, к числу которых причисляла себя Варвара Сергеевна, годами лицезревшая жуткие гримасы насильственной смерти, то кладбище — это не что иное, как символ нашей заботливой памяти.