Шрифт:
Они смотрели друг на друга в повисшей тишине. Тристан понял, что раскрыл рот, пока слушал её, и теперь глазеет на Сэйдж как чокнутая рыба. Он сглотнул, поводил челюстью, пытаясь размять её.
– Хочешь вернуться?
Воодушевление в его голосе следовало растоптать, как таракана.
Она кивнула, поблескивая глазами в последних лучах солнца.
– Мне очень нравится здесь работать.
Можно было остановиться на этом. На том, что оба признали, будто он прав, а она ошиблась и детальки их жизней запросто могут вернуться на место сами.
«Меня это задело».
Вина. Он чувствовал вину, резкую, острую, и не мог этого перенести. Не мог смотреть на неё, рассудительную, открытую, овеянную отважной надеждой. Вина вгрызалась в него, билась в висках.
Тристан нащупал стул, медленно опустился, не в силах больше выносить тишину.
– Сэйдж, я…
Татьянна наверняка что-то подлила ему, вот и всё. Не было другого объяснения тому, что он чувствовал, глядя на Сэйдж.
И всё стало только хуже, когда Тристан посмотрел на Кингсли, который с другого конца комнаты показывал ему табличку: «ДАВАЙ».
Он вновь вскочил, Сэйдж за ним. Тристан медленно обошёл стол, не отводя взгляда от неё. Задумался, есть ли слово для ситуации, когда знаешь, что облажаешься, определение для чувства, когда понимаешь: борись не борись, а то, чего ты пытаешься избежать, тебя настигнет.
Эванджелина Сэйдж его настигла.
– Прости меня, – выпалил он, практически не сомневаясь, что ушёл в фальцет, что не просто ужасало, но и заставляло вернуться к идее об окне.
– Простить… вас? – У Сэйдж отпала челюсть, да так, что Тристан испугался, как бы не испачкалась об пол.
– Давай без сцен. Я просто извинился, а не признался, что сплю с ночником.
Взгляд Сэйдж сфокусировался, и Тристан тихонько ругнулся.
Она потёрла подбородок, как умудренный опытом специалист по магии, но лукавый взгляд выдал её:
– Сэр, вы в самом деле спите с ночником?
Тристан покачал головой и потёр глаза тыльной стороной ладони, а потом пробурчал:
– Не то чтобы… я не спал.
Она хихикнула – громко и высоко, птички за окном слетелись бы искать свою пару, но всё равно мило, и ему захотелось, чтобы она хихикнула снова.
«Блин».
– У вас есть ночник! Зачем? Жечь бабочек? Заманивать на верную смерть? – Она так тараторила, что рот едва поспевал за мыслями.
Он вздохнул и покачал головой – видимо, это была расплата.
– Ночник мне для того, для чего его и создавали: светить ночью. – Он поморщился.
«Боги, какая чушь».
– Лучший день моей жизни. – Сэйдж наморщила нос, хихикнула и принялась восторженно подпрыгивать на месте, будто смех мог запустить её к солнцу. – И зачем вам свет ночью? – Она передразнила его.
Тристан прижал одну руку ко лбу, другой уперся в бедро, ощущая изнеможение.
– Темнота вызывает страх, особенно когда я один, или когда я в спальне, или… и то и другое.
Челюсть Сэйдж, кажется, снова повстречалась с полом, сама она потеряла дар речи. Глядела она встревоженно.
– Что-то не так? – ощерился Тристан.
– Нет, конечно нет! – мягко ответила она. – Давно вы боитесь темноты?
– Сэйдж, я не боюсь темноты. Я Злодей, тьма боится меня. – Он выпятил в доказательство грудь, но Сэйдж лишь снова захихикала.
– Простите, сэр, – покаянно начала она. – А как давно вы боитесь темноты… особенно в спальне? – Последние слова она произнесла низким голосом, изображая его.
– С детства, – признал он, но не стал распространяться ни что положение ухудшилось с возрастом, ни почему.
Но она, вероятно, что-то почувствовала, потому что коснулась его руки. Он замер, как и всегда, когда к нему прикасались, и посмотрел на её маленькую ладонь.
– Я боюсь божьих коровок. – Она серьёзно кивнула.
Тристан, не скрываясь, воззрился на неё, затем посмотрел на потолок, задаваясь вопросом, как же он здесь очутился. Как докатился до извинений перед сотрудницей, к тому же явно неудачных, раз беседа свернула к насекомым.
Она добавила, не дождавшись ответа:
– Пятнышки у них стрёмные.
– Ну конечно, – сдался он. – Сэйдж, я тут пытался извиниться.
– А, точно! Извините, продолжайте. – Она с виноватым видом отошла назад и замахала руками, предлагая продолжить.
Он вздохнул.