— Мы восполнили кровопотерю, обезболили, ампутировали размозженную ногу. Согреваем. Переливаем глюкозу, чтобы сердцу было питание. Я вас, товарищ лейтенант НКВД, не учу расследование вести. Если вы предполагаете, что мы работаем плохо, обратитесь к начсанарму. Вы за десять минут в терапии шока все равно не разберетесь.

— Я могу и дольше посидеть.

— Пять лет?

— Почему пять?

— На врача, товарищ лейтенант НКВД, учат пять лет. И хирургов после этого к самостоятельной работе не сразу допускают. Переподготовка врача нехирургической специальности на хирурга — полгода. Вам бы, товарищ лейтенант НКВД, свидетелей происшествия опросить…

— Вы меня, товарищ военврач третьего ранга, не учите вести расследование!

Судя по тому, как Нараевский вспылил, он и сам понял свою ошибку, но отступление считал недопустимым. Особенно теперь.

— У меня, между прочим, есть веские основания подозревать организованную группу вредителей и шпионов.

— Отлично, приезжайте с постановлением от дивпрокурора.

Нараевский шумно задышал и непонятно, куда пошла бы беседа, но в палатку без доклада влетел дежурный санитар:

— Алексей Пе… — он увидел особиста, осекся, подошел к столу, честно пытаясь изобразить уставной подход, отдал честь и громко отрапортовал: — Товарищ военврач третьего ранга, поступили раненые! Военврач третьего ранга Токарева направила в перевязочную. Докладывал младший сержант Шибалов.

— Спасибо, товарищ младший сержант, свободны. Товарищ лейтенант НКВД, продолжим беседу позже.

Нараевский еще только начал подниматься, когда Огнев уже вышел из палатки.

Говорить “раненые”, конечно, было преувеличением — поступил всего один человек. За полуторкой, везшей в полк продукты, увязалась банда, увлеклась погоней и отступила, только обменявшись выстрелами с постом. Потери банды остались неизвестны, а с нашей стороны оказался один раненый в левую руку боец, молодой осетин, изо всех сил старавшийся казаться старше и значительнее.

— Только шинель выдали, совсем новая! — сокрушался он, отвлекая самого себя от боли в руке.

Банда, решившаяся на погоню — это само по себе было делом скверным, и без сомнения куда более важным для Особого отдела. Но представитель этого отдела перестал занимать мысли как только Огнев вошел в палатку-предперевязочную. Ничего, кроме дела, сейчас не существовало.

В перевязочной привычно ярко светили керосиновые лампы. От электрического света пришлось отказаться, имевшийся в хозяйстве движок был не новый и слишком прожорливый, а топлива — каждый литр на счету.

Ну, что ж. Замотали не то, чтобы грамотно, но от души. Жгут не наложили. Хорошо, если поняли, что не нужен, плохо, если вовсе забыли, что он в сумке есть. Не иммобилизовали… забыли или не нужно? Подвесили руку ровно, уже счастье.

Касательное ранение левого предплечья. Что-то пальцы у него выглядят нехорошо.

И не одному Огневу это заметно. Операционная сестра тоже хмурится, видела уже такое наверняка.

— Разрежьте рукав совсем.

“Когтистая лапа”, так называлось это в курсе неврологии. Подвижность пальцев ограничена, чувствительность на мизинце и половине безымянного… нажатие не ощущается, укол — говорит, мол “как через вату”. Через вату, значит, полного прерывания нерва нет. Обработать аккуратно и вспомнить, где ж у нас неврологический ППГ в армии. Есть ли он?

Осознав, что пальцы его не слушаются, пациент заметно встревожился, но начал рассказывать, что он в правой руке саблю держит и даже попытался показать, как рубит. Но на приказ лечь и лежать спокойно, не мешать работать, отреагировал правильно.

— Я вот лег, доктор. Жжется оно сильно, я там обжегся, да?

Нету ожога. Жгучая боль, симптом известный. Впрочем, влажная салфетка на руке эту боль немного успокаивает. Что там за шум снаружи? Кажется, еще раненые. Кого-то Лилия Юрьевна просит с носилками помочь. Неважно, работаем.

— Новокаин.

Очень аккуратно обезболить… так… Вот она прошла… Слепое ранение. Автомат, наверное. Сейчас раскроем… “Господи, хоть тебя и нету, ну что тебе стоит? Пусть это будет только ушиб нерва…”

Да кто это так нахально лезет под руку?! Нараевский? Так и есть, физиономия особиста маячила где-то справа. Блики от лампы-молнии бросали пятна на его скуластое лицо и породистый нос. Этого только не хватало! Кто его пустил?

— Вот обратите внимание, опять у нас в левую руку раненый! Вас это не удивляет, товарищ военврач третьего ранга?

— Нет, левая рука выставлена вперед и не прикрыта винтовкой, — ответил Огнев, не отрываясь от обработки, — Ее ранят чаще, это еще в прошлом веке заметили. Зажим!

— А все-таки, вы обратите внимание. Они, знаете ли, по-всякому делают. Трусят, а изобретательные.

— Товарищ лейтенант, вы мешаете работать. Читать вам курс основ судебной медицины я сейчас не буду. Пожалуйста, покиньте территорию медпункта.

— Ти! — раненый рванулся со стола так резко, что Огнев едва успел прижать его локтем, — Куыдзай гуырд хараг [Шакал, сын собаки (осетин.)]!