У Лилии Юрьевны дрожали руки и прыгали на носу очки. Только к ужину она чуть успокоилась, и когда повар в палатке-столовой встретил ее привычным докладом: “Проверено, мышь нет! Сам смотрел”, сумела улыбнуться. Но самообладания ей хватило не надолго.

“Как же я недоглядела? Я же не собиралась его пускать! Только с носилками помочь попросила. Бессовестный!” — последнее в ее устах звучало очень суровым обвинением. И выругав заочно нарушившего нормальную работу лейтенанта, бедная женщина чуть не расплакалась. Ей упорно казалось, что Нараевский сунулся куда не следовало исключительно по ее вине, что она подвела своего командира, а теперь еще неизвестно, что будет.

Словом, выставить Нараевского было даже легче, чем успокоить Лилию Юрьевну, на которую его визит произвел большее впечатление, чем налет бомбардировщиков. После бомбежки, неделю назад, она была разве что чуть бледной, но бодрой и деловитой. И перевязочную под ее командованием развернули быстро.

— Так, коллега, держите кружку, осторожнее, не обожгитесь, чай горячий. Пейте и забудьте эту досадную историю. Вы действовали совершенно правильно. А про этого лейтенанта нас уже из штарма особо предупредили, что ему требуется дать окорот.

Лилия Юрьевна согласно кивает, берет кружку, прихватывая за металлическую ручку носовым платком, медленно пьет чай, грея сквозь платок тонкие, как птичьи лапки, руки. Но лицо у нее потерянное и испуганное, что на самом деле очень плохо. Потому что такой род страха, перед кем-то, облеченным властью, много хуже страха перед неизбежными реалиями войны. И ничего сделать нельзя. По крайней мере, пока Денисенко не вернется из штадива, а он как на грех куда-то пропал. Темно уже, а машины все нет. От этого Алексею снова приходит мысль о бандах, вроде той, что обстреляла машину, и тревожит куда больше, чем визит Нараевского. “Отставить! Сначала проясним обстановку”.

Очень кстати появился Романов, с самого утра поставленный руководить саперами. Палатки устанавливать надо тоже не абы как, и не больше одной за раз выключать из работы. Доложил, что вкопаны и готовы еще пять штук больших, в печах и топливе недостатка нет.

Видно было, что в задание он ушел с головой во всех смыслах этого слова, то есть и руководил, и сам копал. Вместо шинели — перехваченная комсоставовским ремнем солдатская стеганка, на лбу — свежая ссадина.

— Досками стенки котлована обшивали, одна сорвалась, — объяснил он. — Да будет вам, Лилия Юрьевна, то же доска, а не осколок.

— А вдруг инфекция попадет? — не сдавалась та, — Нет уж, пойдемте, я промою перекисью как положено. Разве можно так пренебрежительно к себе относиться?

— Обещаю, что больше не буду, — Романов улыбнулся ей, совершенно по-мальчишески, — только если вы не будете так за нас всех так переживать. Честное слово, не стоит.

— А как иначе? На вас же, товарищи, на вас тут все держится, — всплеснула она руками, — На кадровых специалистах! Как на трех китах, — она опустила глаза, — И немного на одной старой черепахе.

— Ну, зря вы, право. От черепахи у вас разве что оправа для очков. И потом, по легенде же вроде еще слоны полагаются?

— А слонов, Константин, нам не дали. По штату не положено, — к Лилии Юрьевне тоже понемногу возвращалась способность шутить. Привычная работа всегда ее успокаивала, так что просто позволить ей промыть коллеге разбитый лоб и заклеить пластырем было лучшим способом привести саму Токареву в душевное равновесие.

— Вот-вот, — поддержал шутливый тон беседы Огнев. — Слоны нам не положены, обходимся китами, а все возможные пути объезда нашего подразделения на кривой козе уже пристреляны, а кое-где и заминированы. Так что вам совершенно не о чем волноваться.

После ужина осмотрели с Романовым вдвоем установленные палатки. В темноте белели таблички-указатели: "Сортировка", "Шоковая", "Эвакоотделение". Все новое, аккуратное, по уставу. Будто не к наступлению готовимся, а к визиту начсанарма с проверкой. Хотя из санслужбы армии до сих пор вообще никто не приезжал, только из дивизии и по делу. Да, спрашивается, зачем? Проверка обычно является на известие о явном непорядке. Вот, прибыла комиссия — и пожалуйста.

Саперы еще работали. Слышно было, как похрипывает пила, стучит молоток — обшивали досками очередной котлован, в ночном воздухе висел запах мокрой земли и свежих опилок.

— Еще две успеем до утра, — сказал Романов. — Но саперов нам дали только на сутки. — он тронул разбитый лоб, поморщился, и спросил, впервые забыв обратиться по званию, — Он точно вам беды не наделает, уполномоченный?

— Не сумеет, даже если бы хотел. Выпроводить его я не только право имел, но и был обязан. С этим даже в штарме никто не спорить не будет. Саперы только на сутки — это очень мало, — если все неприятности уже случилось, разумнее говорить о деле.

— Своими силами будем, — Романов поежился, стеганка жала ему в плечах и согревала слабо. — Сколько-то еще сумеем, думаю, три больших. Это сейчас ведь кажется, что достаточно, а на деле — как только наступление начнется, не хватит. Хотя если нас вперед двинут, все одно эти “квартиры” бросать придется.