Шрифт:
Он ухмыляется, но в глазах — стальная решимость.
— Думаю, у меня есть все шансы получить предложение.
Мне становится очень не по себе.
— Где?
Он встречает мой взгляд.
— В Редфорд Тим.
У меня вырывается хриплый шёпот.
— Иди к чёрту.
Дом усмехается.
— Скажи мне, что ты меня не любишь. — Он бросает мне вызов. — И я откажусь от этой работы.
Я стискиваю зубы.
— Иди. К. Чёрту.
Но он лишь смотрит на меня. Тепло. С вызовом. С уверенностью.
Дом переводит взгляд по мне, по моей взъерошенной фигуре, в старом свитере и с покрасневшими щеками.
А потом коротко кивает.
— Я так и думал. — Он поворачивается и направляется к двери. — Я ухожу из твоего дома, но не ухожу от тебя.
Ручка двери в его пальцах.
— Я облажался. И, вероятно, снова облажаюсь. — Он делает паузу. — Ты вознесла меня на пьедестал. И когда я с него упал, тебе было больно.
Я почти не дышу.
— Я не могу обещать быть совершенным, как бы сильно мне этого ни хотелось. — Дом на секунду сжимает челюсть, прежде чем сказать последнее. — Но я могу поклясться, что никогда не стану тем, кто уйдёт. — Он разворачивается, прежде чем я успеваю выдавить хоть звук. — Я твой, Мэдди Сандерсон. — В его голосе нет ни капли сомнения. — И я готов ждать столько, сколько потребуется.
Дверь закрывается за ним.
Но если он говорил правду…
Он ушёл не далеко.
Глава 40
Зима
Два года назад, в этот самый день, умер мой брат.
И в годовщину самого худшего дня в моей жизни я сижу одна в своей квартире, освещённой лишь тусклым светом экрана ноутбука, вручную заканчивая отчёт с данными, потому что ошибка в предустановленных шагах остановила процесс на семидесяти пяти процентах выполнения.
Глаза зудят. Поясница ноет. Костяшки пальцев начали странно щёлкать от повторяющихся движений.
Но всё это ничто по сравнению с чувством, будто сердце сжимает занозистая рука.
Джоша больше нет.
Я одна.
С каждым болезненным ударом сердца приходят напоминания.
И мне до одури злится на Вселенную за то, что мне всё ещё так больно, даже спустя годы после смерти брата.
Почему кажется, будто вчера я держала его холодную руку в больнице? Почему лучше всего в памяти звучит его тяжёлое, прерывистое дыхание, подхваченное аппаратами, а не его смех?
Я хватаюсь за телефон, пальцы дрожат, когда я разблокирую экран и отчаянно листаю видео, пока не нахожу одно, снятое чуть больше трёх лет назад.
С экрана на меня смотрит улыбающийся Джош, и я нажимаю «воспроизвести».
— Эй, Сорока! Глянь, что я нашёл.
Камера поворачивается, захватывая магазин одежды, заваленный толстовками и вязанными свитерами.
— Угадаешь, где я? — снова его лицо в кадре. — Не волнуйся, даже если не угадаешь, я всё равно привезу тебе свитер. Супер-лухари, как ты любишь.
Он смеётся.
Вот оно.
Вот как это звучало.
Я прижимаю телефон к груди, оставляю ноутбук на кофейном столике и, ковыляя, иду в гардеробную. Там, среди других тёплых вещей, висит изумрудно-зелёный свитер, который Джош привёз мне из Ирландии. Я стягиваю с себя толстовку, натягиваю подарок через голову и мгновенно тону в его мягкости.
Перед тем как выйти, взгляд цепляется за ещё одну вещь.
Бейсбольная куртка.
Глупый подарок от Дома. От компании, в которой он даже больше не работает, потому что теперь он в Редфорд Тим. И, судя по рассказам коллег, один из лучших.
Хотя Дом в своём естественном состоянии больше похож на молчаливый и угрюмый дуб, на работе он умеет быть обаятельным. Всего за несколько месяцев в Сиэтле он завоевал половину офиса: кто-то хочет быть его другом, кто-то — чем-то большим.
Я боюсь дня, когда услышу, что у Дома кто-то появился. Не то чтобы у меня было на него какое-то право. Но всё же…
Тот его единственный текст после первого дня в новой работе.
Дом: Это напоминание о том, что я не собираюсь исчезать. Но и наседать не буду. Я отдаю контроль. Что будет дальше — решать тебе. Я умею ждать. И ты того стоишь.
С тех пор он больше не писал. А я так и не ответила. Не знала, что сказать. Не знала, что чувствовать. Но сегодня знаю.
Сегодня всё — боль.
Не задумываясь, снимаю куртку с вешалки и надеваю поверх свитера. Возможно, стоит убавить отопление, если я собираюсь сидеть в этих слоях.