С огромным усилием я заставляю себя поднять голову хотя бы до уровня его носа. Больше я не могу. Он не требует.

— Ты хочешь прочитать письмо?

Я качаю головой. Я едва могу дышать, не то что читать.

— Ладно. — Он сжимает мои плечи. — Хочешь, чтобы я прочитал?

Да! Я хочу больше Джоша! Нет! Мы должны сохранить его навсегда! Да… нет… да… нет…

Этот внутренний спор продолжается, пока я не дёргаю головой — почти киваю. Этого достаточно, чтобы Дом сунул руку в карман куртки и достал конверт.

Звук разрываемой бумаги кажется оглушительным на фоне этой бескрайней тишины. Он прочищает горло. Я пытаюсь вдохнуть, но получается только тонкая, едва ощутимая струйка воздуха.

Дорогие Мэдди и Дом,

Это прощальное письмо.

Боль. Острая, рваная. Как ржавый зазубренный нож, разом пронзающий сердце и лёгкие.

Я думаю, что вы двое созданы друг для друга.

Дом сбивается, будто эти слова ошарашили его. Я, возможно, тоже была бы потрясена, если бы не паника, накрывшая меня с головой.

Он снова прочищает горло.

Не сдавайтесь.

Люблю вас обоих навсегда, Джош

Он замолкает.

Нет. Он не замолкает.

Он закончил.

Всё.

Моего брата больше нет.

Навсегда.

Исчез.

Я перестаю дышать.

— Мэдди! — Дом кричит, но его голос едва громче грохота крови в моих ушах.

Перед глазами вспыхивает ослепительная белизна, а потом всё тонет в чёрном.

—

Знакомое прикосновение ингалятора к моим губам, слегка сладковатый привкус лекарства, когда оно проходит через мой язык прямо в лёгкие. Это не я нажимаю, поэтому вдох не совпадает идеально, и я не успеваю втянуть его как следует. Но мои руки слишком заняты — я прижимаю к груди урну с прахом брата.

— Дыши, — требует Дом так, будто, если я не подчинюсь, он залезет мне в грудную клетку и заставит лёгкие работать сам. — Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Кивай, если нужна ещё одна доза.

Я киваю. И только теперь осознаю, что лежу у него на коленях. Он снова подносит ингалятор к моим губам.

— Нажимаю через три… два… один.

В этот раз мы всё делаем правильно, но проходит ещё пять минут и ещё один впрыск лекарства, прежде чем я перестаю хватать воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Прах, — хриплю я, понимая, что нам скоро надо возвращаться в самолёт. Хотя мой приступ, возможно, дал нам немного больше времени. Я не хочу смотреть через плечо Дома, чтобы проверить, наблюдает ли за нами кто-то из группы.

— К чёрту прах. К чёрту всё это, — огрызается он, прижимая меня крепче, но аккуратно, чтобы не сдавливать мне грудную клетку. — Я не позволю тебе умирать от астматического приступа, вызванного паникой, только ради какого-то дурацкого расписания.

Я моргаю и смотрю на него. Вижу на его лице гримасу, которую кто-то мог бы принять за ярость. Но я вижу страх.

Вот так. Я снова умею читать его лицо. Я знаю, что он хочет контролировать ситуацию. Но не может. Всё, что ему остаётся — держать меня.

Когда наши взгляды встречаются, его голос становится мягче, но остаётся твёрдым.

— Мы можем приезжать сюда каждый год. Десятки раз. Хоть пятьдесят лет, если тебе нужно. Если понадобится столько времени, чтобы это не разрывало тебе сердце. Ты можешь держать эту частичку Джоша столько, сколько захочешь. Чёрт, можешь хранить его вечно. Оставь завещание, чтобы кто-то другой взял твой прах и развеял вас двоих вместе здесь.

Дом делает короткий вдох, его руки дрожат, но он не разжимает объятий.

— Но это случится ещё очень нескоро, потому что ты будешь дышать. Ты не сдашься, Мэдди Сандерсон. Ты поняла? Ты сказала мне просто жить. И я жил. Без тебя. И буду жить столько, сколько ты мне скажешь. Но ты тоже должна жить. Ради меня. Ради себя. Ради Джоша, которому не выпал этот шанс.

Он смотрит на меня так, будто удерживает меня не только физически, но и теми словами, которые только что произнёс.

Я вглядываюсь в его испуганные глаза.

И начинаю плакать.

Мы не развеиваем прах.

Пилот отодвигает вылет ещё на пятнадцать минут, пока моё дыхание не приходит в норму. Он выглядит слегка обеспокоенным, но не особенно удивлённым. Может, я не первая, у кого случилась паническая атака во время его рейсов.

Дом усаживает нас в задний ряд самолёта, чтобы мне не пришлось ловить любопытные взгляды пассажиров, разглядывающих странную девушку, которая потеряла сознание прямо на леднике.